Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто бы это мог быть? И вдруг Саша догадался: это был сам Геркулес. Ну да, конечно, древнегреческий герой Геркулес. Хорошо бы спросить его об этом, чтобы окончательно убедиться, но неудобно.
Человек в сандалиях подошёл к Саше и поднял его вместе с креслом на вытянутых руках, и Саша достал руками до потолка, и где-то внизу остался Пётр Петрович.
Ясно, что это был Геркулес. Ах, как ему стало хорошо и весело! Теперь Саша убедился, что Геркулес действительно могучий человек, настоящий богатырь, прямо чемпион мира Юрий Власов.
«И всё это от геркулесовой каши?» — спросил Саша.
«Да, — ответил Геркулес. — И ещё от настойчивости».
Саша слышал, как хлопнула входная дверь, и сразу Геркулес пропал, исчез, просто испарился… Он закричал:
— Геркулес, Геркулес, не уходи, мне надо спросить у тебя одну очень важную вещь!
— Ты что раскричался? — Перед Сашей стоял Пётр Петрович. Правое плечо, то, что без руки, у него было поднято выше подбородка.
— Здесь был Геркулес, — сказал Саша. — Я только что с ним разговаривал. Он был в сандалиях на босу ногу и в тунике. Я его сразу узнал. Мне надо было спросить у него одну важную вещь, а он пропал.
— Не расстраивайся, — сказал Пётр Петрович. — Он ещё обязательно придёт к тебе. Я лично знал одного мальчика, так только стоило ему сесть в это кресло, к нему тут же заявлялся сам великий Христофор Колумб. И они вместе отправлялись в далёкие путешествия.
— Это вы рассказываете про Игоря? — спросил Саша.
— Про него, — ответил Пётр Петрович. — А теперь иди встречай мать, она вернулась с работы, все матери очень любят, когда их встречают сыновья.
Саша встал и пошёл к матери, но в голове у него пело: «Геркулес милый, милый Геркулес».
Мама сидела за письменным столом, перед ней лежала толстая книга, а глаза у неё были закрыты.
— Не подвигается работа? — спросил Саша.
— Не подвигается, — ответила мама.
— Я знаю, — сказал Саша, — ты волнуешься, что от папы нет давно писем.
Мама растрепала Сашины волосы. Она любила их так трепать.
— О, какой у меня наблюдательный сын! — сказала мама и попыталась улыбнуться, но из этого ничего не вышло.
Они замолчали. В комнате появились тёмные углы. Горела только настольная лампа под зелёным абажуром. Потом они услыхали звук шагов.
— Геркулес, милый Геркулес, — прошептал Саша.
— Что ты там шепчешь? — спросила мама.
— Ничего, — ответил Саша. — Ты слышала, по коридору кто-то прошёл?
— Это Пётр Петрович, — сказала мама.
Саша знал, что это Пётр Петрович. Он его шаги узнавал всегда, потому что Пётр Петрович чуть волочил левую ногу, ему её прострелили в гражданскую войну. Это было в 1918 году.
— А по-моему, это кто-то другой, — сказал Саша. — Например, Геркулес. (Ах, как это имя звенело у него в голове и камешком каталось во рту!) Знаешь что, пойдём в комнату Петра Петровича, и ты посидишь в волшебном кресле. У тебя все заботы как рукой снимет.
— Нет, Саша, — сказала мама, — мне надо работать.
— Даже если тебе не хочется? — спросил Саша.
— Надо уметь себя заставить, — сказала мама. — И потом, я уже взрослая, и мне ни к чему сидеть в волшебном кресле.
— А Пётр Петрович?.. — сказал Саша. — Он совсем старик, а сидит. Он говорит, что это ему помогает думать. Пойдём, я тебя очень прошу.
Мама встала, взяла Сашу за руку, и они молча, без единого слова, стараясь ступать осторожно, так, что был слышен только скрип половиц и какой-то непонятный шорох, а шагов их не было слышно, отправились в комнату Петра Петровича.
Их зеленоватые длинные тени упали на стену, прошлись по занавескам и вышли в дверь. В коридоре они растворились: в коридоре не было света, а они не стали его включать.
— Осторожно, — сказала мама шёпотом, — не наскочи на холодильник.
Саша только крепче сжал её руку, и она крепко-крепко сжала его маленькую тёплую ладошку…
Они вошли в комнату Петра Петровича и в темноте подошли к волшебному креслу. Было тихо-тихо.
— Ну, садись, — великодушно предложил он матери. — Садись, а я постою рядом.
Мама осторожно опустилась в кресло. Оно прозвенело под ней всеми своими пружинами.
— О, какая я стала тяжёлая, — сказала мама. — Раньше оно подо мной так не пело.
Саша промолчал. Он знал: сейчас, в этот миг, ничего нельзя говорить. Ничего.
— Здравствуй, кресло, — сказала мама. И слегка качнулась в нём, как это делал всегда Саша.
Кресло снова прозвенело свою песню.
— Ведь я что волнуюсь… — сказала мама. — Он пошёл на штурм действующего Авачинского вулкана. А вулкан этот выбрасывает лаву, её температура семьсот градусов: это всё равно что раскалённая, клокочущая сталь, выпущенная из доменной печи. А ему, видите ли, обязательно надо спускаться в кратер вулкана.
— Он это делает ради науки, — сказал Саша. — Он говорил мне: вулканы — пушки земли. Они стреляют лавой, а эту лаву можно собрать, и потом узнаешь, что делается глубоко-глубоко под землёй.
— Он и тебя перетянул на свою сторону, — сказала мама.
— Но он не первый раз спускается в кратер, — ответил Саша.
— В прошлом году он сломал себе руку, — сказала мама. — А в позапрошлом году его ударило глыбой лавы по спине, и ему пришлось пролежать целый месяц. Врач боялся, что у него повреждён позвоночник, а когда повреждён позвоночник, надо лежать на доске. Там никаких досок не было, пришлось сорвать с домика экспедиции двери, и он лежал на этих дверях. А ты видел, какие у него руки? Все в ожогах.
Они снова помолчали. За окном в небе полыхали отсветы большого города.
— Можно, я сяду рядом с тобой? — спросил Саша.
Мама подвинулась, и он сел и стал раскачиваться и звенеть пружинами. И этот звон, как нежный звук струн, раздавался у них в ушах, и чуть-чуть веселил их души, и соединял их со всем миром. Теперь для них не существовало темноты, одиночества, далёких расстояний.
— Как хорошо, что ты привёл меня сюда, — сказала мама. — Конечно же, Сергей прав, что поехал на Камчатку, что взбирается на эти вулканы, а потом, точно цирковой акробат, спускается в кратеры. Он спускается на тысячу метров в глубину, а навстречу ему подымаются испарения лавы… Мягкое, мудрое кресло, я буду терпеливо ждать его писем.
Мама обняла Сашу за плечи и потихоньку укачивала его, точно маленького. Сколько они так просидели, неизвестно, но только Саша слышал, как к нему подошёл Геркулес, тронул его за плечо и сказал:
«Вот я и пришёл. Прости меня,